en
Заключительная часть истории Джона Джексона. Стал ли он джентльменом?
Начало истории Джона Джексона можно прочитать по этой ссылке: http://rusboxing.ru/news/federation-news/30646/. Вторая часть доступна здесь: http://rusboxing.ru/news/federation-news/30702/. Ссылка на третью часть: http://rusboxing.ru/news/federation-news/30722/. Наверное, Джексон лучше понимал свое время, чем это делаем мы. Я не хочу сказать, что в горячке очного поединка он успел просчитать и рассчитать все, что принесет ему то, что он схватил еврея Мендосу за волосы. Скорее, было лишь горячее желание побыстрее с ним покончить. Но как он вел себя в течение нескольких лет после — другое дело. Это правильная и четкая работа очень развитого мозга. Его мозга. В самом деле, кем он был после боя? Новым чемпионом с послужным списком 2-1, «с грехом» выигравшим последний поединок. Маловато, чтобы заслужить рулады от Пирса Игана и Артура Конан Дойля. Но он полтора года делал все, что от него ожидали и как от него ожидали. Были какие-то вызовы? Наверняка были. Но Джексон жестко сказал, что их не было. И их не стало. Скорее всего, он легко справился бы с новыми претендентами, но он понимал, что в бою с Мендосой он уже все и всем доказал и ничего больше от него не требовалось. Это запоминается. Лучше один раз победить знаменитость, чем десять раз ничем не примечательных людей. Кто помнил тех же противников Мендосы, коих за почти пятнадцать лет накопилось видимо-невидимо? Правильно, никто. Он был единственный достойный внимания, и он, Джексон, его победил и избавил страну от позора. Между прочим, один из будущих чемпионов Англии, Джем Белчер, запомнил урок Джексона. Через изрядное количество лет он многократно вызывал Мендосу, который с 1795 года был «в отставке», но не преуспел. С Джексоном, который был на пять лет моложе и в отставке с того же самого дня, ничего подобного он не делал. Все понятно: человек отдыхает. Это не было ни трусостью, ни антисемитизмом, но путь к славе лежал через победу над евреем, и Белчер понимал это. Потом Мендоса еще выйдет в ринг, но не против Белчера, потерявшего впоследствии глаз, а с ним и свои лучшие качества, но это будет уже другая история. Что касается того эпизода в пятом раунде, когда Джексон расширил правила боксерского поединка до правил драки в женском туалете, то он пошел по беспроигрышному пути. Он молчал о них. Мне практически не известно ни одного его комментария на этот счет. В любом случае, претензии были не к нему, а к судьям. А кто они? До сих пор существуют две версии того, как их звали. Что еще? Мендоса говорит? Так он и должен говорить. Будущее показало и поклонникам, и противникам Джексона, что он был прав. Так искалеченный Белчер победил Тома Крибба в 1807 году, а негр Том Молино — его же в 1810. И там, и там судьи затянули паузу между раундами, и ничего — английское общество стерпело и дало выиграть Криббу. Джентльмены умеют тридцать секунд между раундами отсчитывать как угодно медленно. Скажем, так: «Ра-а-а-а-аз, два-а-а-а-а…» Кстати, Крибб оказался другим человеком. Он дал и Белчеру, и Молино матч-реванш и по праву победил. Но стало ли его имя звучать от этого хоть немного громче? Нет, не стало. Лишнее доказательство правоты Джексона. Когда отстаиваешь достижение — обесцениваешь его. Ну, ставишь под сомнение. Через год с небольшим, в 1796 году, на волне своей славы Джексон открыл школу бокса в Лондоне. На этом просветительском поприще он не был первым, но добился наибольшего успеха, далеко опередив и предков, и современников, и потомков, резко войдя в моду и сумев закрепить это положение. На то было несколько причин. Как нетрудно догадаться, просвещал Джексон почти исключительно цвет аристократической молодежи. Собственно, никто больше его уроки позволить себе и не мог. Биографы утверждают, что через его школу прошла треть тогдашних пэров Англии (возможно, это преувеличение, но небольшое), то есть практически все, кто находился в приемлемом для занятий боксом возрасте, включая принца Уэльского, будущего короля Джорджа (Георга) IV. Остается только гадать, как Джексон находил на всех них время. Но он находил. А заодно он подобрал ключ ко всем своим непростым ученикам. Видимо, Джексон так долго играл роль джентльмена, что до некоторой степени стал им в том, что касается поведения. Во всяком случае, его ученикам-аристократам очень импонировала его манера держать себя, и они действительно уважали его. Впрочем, это, скорее, все-таки было уважение к воплощению Силы, а не к равному себе. То есть, с одной стороны, они признавали его превосходство над собой в физическом плане, но с другой — он для них оставался тренером по прозвищу Джентльмен и с соответствующими манерами, а они — просто джентльменами. И все же наполеоновская эпоха до некоторой степени проветрила людям мозги по части происхождения, и то, что сейчас называют «социальным лифтом», впервые по-настоящему заработало. Сам Наполеон был хоть и глубоко провинциальным, но все-таки дворянином. Зато его маршалы — это просто песня. Мюрат был сыном трактирщика, Ней — бочара, и подобное происхождение было практически у всех. Маршал Бернадот, тоже не грешивший дворянским происхождением, стал шведским королем под именем Карл XIV Юхан и основателем династии, правящей по сей день, а когда он умер, у него на руке обнаружили татуировку «Смерть королям». В общем, это было интересное время, и Джон Джексон тоже сумел стать не последним его сыном. Кроме того, по свидетельствам его учеников, у Джексона было одно неоценимое качество, которого начисто были лишены другие боксеры, пытавшиеся добиться успеха на поприще аристократических тренеров: он умел терпеливо и понятно объяснять. Многие люди моего поколения, думаю, уже заулыбались, вспомнив, как на них, рискуя сорвать голос, орали их тренеры в самых разных секциях. Не буду называть имен, но многие наши талантливейшие спортсмены, в том числе и боксеры, на время бросали ходить в эти секции. Не из слабости, а потому что гордость не позволяла им выслушивать поток оскорблений, который обрушивался на их головы за то, что они не поняли великую тренерскую мысль, выраженную тремя или даже тридцатью тремя не слишком точными с терминологической точки зрения матерными словами. А Джексон умел не только объяснять, он, что еще важнее в таком виде спорта, как бокс, умел заставить людей поверить в себя. У Конан Дойля в романе «Родни Стоун», где действует множество реальных людей, есть характерная для тех времен сцена общего застолья боксеров и джентльменов. Там на этот праздник жизни неожиданно заявляется неизвестный, который готов встретиться на ринге с кем угодно. Далее следует такой эпизод: «— Да я бы и сам с ним сразился, но, увы, мой титул не позволяет, — сказал принц. Он тоже раскраснелся, а в глазах появился тусклый блеск. — Вы-то видели меня в боксерских перчатках, Джексон! Знаете, что я кое на что гожусь. — Я вас видел, ваше королевское высочество, и испытал ваши удары, — отвечал учтивый Джексон». Конан Дойль, в отличие от многих современных писателей, специализирующихся на истории, очень бережно относился к фактам. Скорее всего, в каких-то обстоятельствах, возможно, почти аналогичных описанным, принц Уэльский действительно сказал нечто подобное. Характерен и ответ Джексона: в нем нет раболепия и счастливого повизгивания от того, что такой человек обратился к нему, но отвечает он очень уважительно, хотя и уклончиво. Однако у Джексона был и другой, куда более именитый ученик, чем принц Уэльский (принц, строго говоря, был полным ничтожеством), и именно в связи с этим учеником Джексона обычно и упоминают. Это был Джордж Гордон Байрон. О Байроне как о боксере ходит множество сказок, пущенных в обиход уже в наше время. Например, в британском фильме «Леди Каролина Лэм» Байрон дерется с Томом Молино, который хоть и не назван по имени, но другого подобного персонажа тогда просто не было, и, используя все мыслимые и немыслимые грязные приемы, его побеждает. Более развесистую клюкву на ринге никто не сажал. В этой «кине» вообще перепутано все со всем, так что ссылаюсь на нее я только в качестве примера, как далеко можно зайти в обращении с фактами. Однако и в одном старом советском «правильном» спортивном фильме один из героев, парнишка-боксер, рассказывает о том, что в спаррингах Байрон побеждал Джексона. Безумие, да и только. Но лучше дадим слово самому Байрону. Так, например, в своем письме от 17 марта 1814 года он пишет: «Сегодня утром спарринговал с Джексоном в качестве тренировки и собираюсь продолжить и возобновить свое знакомство с моими перчатками. Моя грудь, руки и дыхание в отличном состоянии, у меня нет лишнего веса. Я всегда обладал сильным ударом, у меня очень длинные руки для моего роста (5 футов и 8 ¼ дюйма — 173,5 см); в любом случае, это хорошая тренировка и самая тяжелая из всех; фехтование на шпагах и саблях никогда и на половину так меня не утомляло». В своем дневнике 28 марта того же года Байрон пишет: «Поднялся утром, по крайней мере, раньше, чем обычно; спарринговал ad sudorem (в поте лица своего) с Джексоном». Наконец, в том же дневнике 9 апреля 1814 года он пишет: «Весь последний месяц я боксировал в качестве тренировки каждый день». Вот и все, что известно непосредственно о тренировках Байрона. Как видим, они охватывают очень небольшой период времени, да и тот был посвящен боксу, мягко говоря, не целиком. Все эти цитаты приведены по книге Г. Д. Майлза, но, по крайней мере, вторая из них, что называется, выдрана из контекста, и в другом, небоксерском источнике мне довелось прочитать ее целиком. Там, вообще-то, идет развеселый рассказ Байрона о том, как поэт и лорд в компании с приятелем за вечер раздавили на двоих бутылку шампанского и шесть бутылок кларета. После этого приятель ни с того, ни с сего погрузился в религиозный экстаз, бросился на колени и стал молиться, в коем состоянии более крепкий на голову Байрон оставил его и поехал спать перед тренировкой. Кстати, я рискну предположить, что же заставило приятеля поэта обратиться к Богу. Дело в том, что в тот самый день Байрон вернул ему огромный долг в 4800 фунтов — сумму, на которую в не высшем обществе тогда можно было безбедно прожить лет восемьдесят-сто (специально пишу прописью, чтобы не было подозрений, что я что-то напутал с нулями), и бедный кредитор, наверное, подумал, что без помощи Господа денег своих он бы так и не увидел. Любопытно, что Г. Д. Майлз ставит под сомнение, что Байрон из-за своей хромоты на самом деле мог сильно ударить или жестко поставить блок, то есть Джексон, видимо, ему подыгрывал, как и многим другим. Мне это утверждение кажется излишне безапелляционным, так как мы точно не знаем, что же у Байрона было с ногой. Известно, что недуг был врожденным, что нога причиняла ему периодически сильную боль, особенно когда он набирал вес, а знаменитый на всю Европу красавец страдал от этой проблемы и боролся с ней всю жизнь, что, кстати, видно и из его процитированных записей в дневнике и письмах. Собственно, он и пошел-то заниматься боксом, именно борясь с весом, а уже там увлекся. Вполне вероятно, что из-за своего физического недостатка Байрон действительно не мог стать хорошим боксером. Тем более честь и хвала Джексону за то, что он не дал ему этого почувствовать, а наоборот, дал веру в себя, которую давал и многим другим. Так или иначе, на Байрона Джексон произвел неизгладимое впечатление, которое он пронес через всю жизнь. В примечании к одиннадцатой главе поэмы «Дон Жуан», где герой приезжает в Лондон и у него там происходит некое уличное столкновение с бандитом, из которого он с честью выходит, Байрон советует тем читателям, которые не очень поняли, о чем идет речь, за разъяснениями «обратиться к моему старому другу, учителю и наставнику моего тела Джону Джексону, эсквайру, профессору кулачного боя, который, как я надеюсь, по-прежнему сохраняет свою силу и симметрию своего тела вместе с чувством юмора и достижениями как в области атлетики, так и умственной деятельности». Написано это было уже в конце 1822 года, через восемь лет после его занятий боксом у Джексона и за полтора года до гибели. «Симметрия тела», о которой говорит Байрон, это своеобразная дань времени. В моде была античность, которую тогда понимали несколько однобоко, в частности, преувеличивая значение симметрии в греческом искусстве и считая ее саму по себе достойной поклонения. Все современные Джексону авторы, когда говорят о нем, обязательно упоминают о том, что он был не только великолепно, но и невероятно симметрично сложен. Однако несомненно и то, что Байрон действительно глубоко уважал Джексона. В частности, он как-то сказал, что Джексон обладал гораздо лучшими манерами, чем его знакомые по Кембриджу. В общем, получается так, что в 1814 году, когда ему было уже то ли сорок пять, то ли сорок шесть лет, Джексон все-таки стал тем, кем хотел — просто джентльменом. И, наверное, оставался им до самой смерти, которая наступила в 1845 году. Пирс Иган уже не в «Боксиане», а в своей «Жизни в Лондоне», изданной в 1833 году, написал о Джексоне: «Он не знает, что такое подобострастие, ненавидит лесть. Прямота, честность, беспристрастность, добродушие и мужество — то, на чем стоит его характер». Очень может быть, что так оно и было. Только где были все эти замечательные качества, когда Джентльмен Джексон левой рукой схватил Мендосу за волосы, пригнул его и стал забивать правой, да еще не давал упасть и тем закончить раунд? И все это в бою с противником, у которого и так не было против него шансов. Или кто-нибудь может себе представить, чтобы настоящий джентльмен, например, его промоутер полковник Эстон, сделал что-нибудь подобное даже ради спасения собственной жизни? Александр БЕЛЕНЬКИЙ