В течение лет тридцати, примерно с 1780 по 1810 годы, слово еврей (the Jew), именно так, с определенным артиклем, если за ним и перед ним не стояло никакой фамилии, в среде боксерской общественности Англии могло относиться только к одному человеку – Дэниелу Мендосе. Если это и преувеличение, то небольшое. Нет, евреи среди этой публики никогда не были в диковинку. Уайтчепел, далеко не самый фешенебельный район Лондона в то время, где в приличном количестве проживали в том числе и бедные евреи, поставил на британский ринг много первоклассных бойцов. Так что британский писатель Артур Конан Дойль, сам весьма далекий от иудаизма, описывая боксерскую тусовку начала XIX века, ничего не преувеличил, когда сказал: «Я увидел еще пять или шесть бледных еврейских лиц, из чего было ясно, что евреи Хаундсдитча и Уайтчепеля весьма энергично завоевывали себе место среди боксеров усыновившей их страны и так же как и во всех других, более серьезных областях человеческой деятельности, оказывались среди лучших из лучших». Мендосу Конан Дойль тоже не забыл. Однако он стоял очень высоко над всеми описанными боксерами. И, кроме того, с присущей евреям «неблагодарностью» нанес своей приемной матери-Англии слишком серьезную душевную рану, вылившуюся в том, что заставил ее перед всем миром вести себя как площадная девка, чтобы его можно было поставить в один ряд с кем бы то ни было. Так что он заслужил свое особое место, которое, кстати, никто и никогда не пытался оспаривать. Даже Голландец Сэм, который был таким же голландцем, как Мендоса – испанцем. Сэм Элиас, так его вообще-то звали, был очень популярным боксером и евреем до мозга костей, но он и не думал спорить с Мендосой. Скорее наоборот. Мог свернуть челюсть любому, кто пытался сомневаться в его друге и учителе. Впрочем, их было немного. В наши травоядные и политкорректные времена кличку Мендосы иногда переделывают в The Jewish Champion (Еврейский чемпион), но при жизни его так редко называли. Для всех он был просто «The Jew», что в определенном контексте можно было перевести и как «тот самый еврей», и симпатии в этом было немного. Совсем немного. Однако сам Мендоса гордился и своим именем, и своей национальностью, и своим прозвищем, и часто даже подписывался Mendoza The Jew (Еврей Мендоса). Впрочем, даже тогда к евреям в Англии относились хоть и с предубеждением, но в целом довольно сносно. Об этом просто помнили, и при прочих равных это играло против человека, в чем Мендосе еще только предстояло убедиться. Начало творческого пути Даниэля Мендосы – просто мечта для кинематографистов. Не известно почти ничего. То есть действительно ничего. Даже знаменитый историк бокса Пирс Иган отделывается общими фразами. Так что можно сочинять любые сказки. Например, как Прекрасная Леди Из Проезжавшей Кареты, увидев красивого мальчика нетитульной национальности, велела кучеру остановиться и, влекомая страстью, отдалась ему или, точнее, сама взяла его силой, после чего в одной из самых известных дворянских семей Англии вдруг стали появляться подозрительно кудрявые лорды. Но кесарю кесарево, а кинематографисту, соответственно, кинематографистово, а мы постараемся воздержаться от таких вольностей. Перебрав все известные материалы, удалось установить следующее. Согласно семейным преданиям и собственной фамилии, он вел род от испанских евреев, изгнанных из этой страны аж в конце XV века. К ним же, кстати, относится и Бенджамин Дизраэли, премьер-министр Англии 1874-80 годов, один из выдающихся политиков XIX века. Он, кстати, открещивался от своего еврейства, а потом на смертном одре в бреду пел старые еврейские песни. Какое-то время семейство давних предков Мендосы, но все с той же фамилией проживало в Италии. По всей видимости, когда там обосновались испанцы, они вынуждены были продолжить свой путь по миру и, в конце концов, оказались в Уайтчепеле, где 5 июля 1764 года и родился Дэниел Мендоса, который поначалу очень мало походил на будущего чемпиона Англии по боксу. Просто что-то лежало посреди детских пеленок и кричало. Но дни шли быстро, и все менялось. В детстве на Мендосу периодически наезжали на национальной почве. В ответ он лез в драку и быстро установил опытным путем, что может бить лица лучше, чем многие другие. Намного лучше. В детстве, собственном, а не Мендосы, мне довелось увидеть одного совершенно обычного с виду мальчишку, на несколько лет моложе меня, который не очень любил драться, а потом как-то раз, разозлившись на нагловатого здорового приятеля, вдруг взял и с поразительной легкостью отметелил его ко всеобщему, в том числе, по-моему, и собственному, удивлению. Дрался он совершенно необычно, не по-мальчишески. Не стоял ни секунды на месте, а влетал на ударную дистанцию, бил пару раз и вылетал. Его более крупный соперник в ответ лишь молотил по воздуху. Это называется талант. Мы не знаем точно, когда произошло боевое крещение Мендосы. Если когда-нибудь о нем снимут фильм, кстати, почему-то это до сих пор не сделано, то там кроме Сцены Любви с леди в канаве обязательно будет и Сцена Первой Битвы. Там десятилетний Мендоса наверняка раскидает двадцать взрослых орясин, а потом скажет что-то гордое над их поверженными телами. Действительность была несколько проще, но тоже вполне достойной. Мендоса бросил школу в тринадцать лет и стал работать у стекольщика. Сынок работодателя стал им помыкать, за что был нещадно бит, и Мендоса был изгнан с работы с позором. По крайней мере, так считал хозяин, а на самом деле со славой, потому что весть о том, за что выгнали этого мальчишку, быстро разошлась. Потом он нашел работу в чайном магазине, хозяин которого был, судя по всему, его соплеменником. Там Мендосе жилось неплохо и, может быть, он бы тоже однажды стал мелким торговцем, но в магазине как-то раз произошла неприятность. Здоровенный грузчик взъелся за что-то на хозяина, и собрался его избить. Мендоса встал между ними и предложил грузчику сразиться с ним. Тот смерил взглядом тощенького мальчишку, которому тогда было лет шестнадцать, и сказал что-то вроде: «Ща я тебе покажу, жиденок!» Они вышли на улицу, где тут же собралась толпа, в которой некоторые уже знали, что этот малыш не так прост, и принялись делать ставки на него. Грузчик был гораздо крупнее Мендосы, поэтому тот не лез на рожон и не стал играть с ним в игру «кто сильнее вдарит». Видимо, он дрался именно так, как тот мой знакомый из детства. Влетал на среднюю дистанцию, бил и вылетал. Все разраставшаяся толпа ревела от удовольствия, и даже те, у кого национальность Мендосы не вызывала восторга, потихоньку начали болеть за него как за маленького. Обалдевший от всех этих крайне болезненных танцев грузчик гонялся за своим вертким соперником, ловя воздух и его удары, пока, наконец, не свалился. Среди тех, кто с особым интересом смотрел этот бой, был молодой красивый парень, которого многие здесь прекрасно знали. Это был Ричард Хамфрис, знаменитый боксер-средневес. Он решил заняться этим молодым бедовым евреем и начал его тренировать. Так Мендоса стал боксером, даже толком не затвердев в костях и хрящах и не набрав полный вес, который, впрочем, особо большим так никогда и не стал. Тогда он был значительно ниже, а весил всего ничего, а впоследствии вырос только до 5 футов и 7 дюймов (170 см), а в лучшем виде весил всего 160 фунтов (72,6 кг). Особой силой удара тоже не отличался. А вот скорость в сочетании с боевым инстинктом с лихвой компенсировали недостаток фунтов, футов и дюймов, а также сантиметров и килограммов. Он начал выступать в легком весе. Полноценных категорий тогда не было, но можно сказать, что весил он в то время не больше 60-62 кг. Совсем мало для будущего абсолютного чемпиона Англии. Первый зафиксированный бой Мендосы состоялся в 1780 году. К концу 1782 года на его счету было уже двадцать поединков, и во всех он одержал победу. Потом, правда, наступило время почувствовать, как тебе за шиворот вылили ушат холодной воды. Поединок с чемпионом Англии в легком весе Томом Тайном, состоявшийся в июле 1783 года, продолжался 75 минут, после которых молодой Мендоса оказался чуть менее живым, чем его соперник, и не смог выйти из своего угла через 38 секунд после окончания предыдущего раунда, как того требовали тогдашние правила. В марте 1784 года состоялся матч-реванш, теперь уже за звание чемпиона Англии в полусреднем весе, и на этот раз после 60 минут из своего угла не смог выйти уже Тайн. После этих боев звездой Мендоса еще, конечно, не стал, но его заметили и выделили из общей массы. А как было не выделить, если он сам выпирал из этой массы, как золотой слиток среди булыжников. Бокс тогда, в общем и целом, представлял собой молотьбу, в которой побеждал тот, кто молотил сильнее. Так повелось после многолетнего правления выдающегося «технаря» Джека Браутона – 1736-1750 гг. Были исключения, но их было немного. Кстати и постаревшего Браутона побил, в конце концов, «молотобоец» Джек Слэк по кличке Норфолкский Мясник. Правда, он был на 17 лет моложе. Так и шло. И вдруг через тридцать с лишним лет после ухода Браутона появился сравнительно небольшой парень, который не боялся выходить против соперников намного крупнее себя и, не обладая особо мощным ударом, побеждал одного за другим. Как это ни парадоксально звучит, первым делом многие объявили его трусом. Видите ли, он слишком много двигался по рингу. Не любил принимать удары своих крупных соперников «на репу» и предпочитал их парировать, а то и вовсе уходить от них с помощью уклонов и нырков. Да еще еврей. О чем тут говорить? Трус, да и только. Правда, желающих драться с этим трусом почему-то находилось все меньше, и Мендоса иногда подолгу «простаивал» без боев. Но, по крайней мере, один боец, горячо желающий сразиться с ним, все-таки имелся. Это был его старый знакомый Ричард Хамфрис, с которым они давно рассорились. Почему? Бог его знает. Я не готов назвать виноватого на основе крайне скудных сохранившихся данных. Возможно, Хамфрис в какой-то момент стал опасаться, что Мендоса его затмит. Возможно, сам Мендоса повел себя как-то не так. Кто теперь скажет? 9 сентября 1787 года, дата этого события известна совершенно точно, они столкнулись в баре в городке Кок. Слово за слово, канделябром по столу, и вот уже в окружении толпы они вывалились на улицу, где устроили бой. Сохранились очень противоречивые отзывы о том, что там произошло. Одни историки бокса вообще отказываются рассматривать эту драку в качестве официального поединка, тем более, что полиция прервала ее достаточно быстро, другие говорят, что верх одержал Хамфрис. Возможно, это объясняется лишь тем, что у последнего в этой толпе было больше друзей. В любом случае, более теплыми отношения между этими двумя после драки не стали. Матч-реванш, теперь уже вполне официальный, состоялся ровно через четыре месяца – 9 января 1788 года. На тот момент оба уже были настоящими звездами, достаточно сказать, что патроном Мендосы на тот момент был знаток бокса принц Уэльский, что говорит о том, что Мендоса очень поднял собственный престиж среди боксеров, так что поединок привлек колоссальное внимание. На кону стоял титул чемпиона Англии в среднем весе, и фаворитом считался Хамфрис. Как часто бывает, когда соперники друг друга хорошо знают, бой начался ни шатко, ни валко. Мендоса и Хамфрис гипнотизировали друг друга глазами, но не атаковали. Наконец, Мендоса нанес удар, но поскользнулся и упал, так как только что прошел сильный дождь, и было очень скользко. На том первый раунд и закончился. Публика была пока не очень довольна, справедливо полагая, что один удар на двоих за достаточно продолжительный раунд – это как-то маловато. Но во втором Мендоса их уже не разочаровал. Он налетел на Хамфриса и бил его до тех пор, пока тот не свалился. В третьем он бросил Хамфриса на землю. Ставки стали резко расти в пользу Мендосы. Никто точно не помнит, сколько раундов было в этом бою, но помнят, что в начале поединка шесть раундов подряд заканчивались тем, что Хамфрис оказывался на земле. Дело шло к нокауту, и он бы обязательно случился… Но случилось нечто другое. По какой-то причине ринг на этот раз был ограничен не канатами, а жердями. Мендоса забивал Хамфриса и последним в серии нанес жуткий удар справа. Апперкотом тогда еще не пользовались, его чуть позже изобрел друг, ученик и соплеменник Мендосы легковес Сэм Элиас (Голландец Сэм). Тем не менее, во всех сохранившихся описаниях этого боя говорится, что от этого удара справа Хамфриса чуть ли не подбросило в воздух и он повис на жерди, заменявшей канат. Как именно повис – непонятно. Скорее всего, зацепился локтями или чем-то из одежды. Мендоса, не мудрствуя лукаво, продолжил атаку и приготовился нанести следующий удар – по открытому корпусу под ребра, скорее всего слева, и этот удар должен был стать последним в этом бою. Даже болельщики Хамфриса впоследствии не очень с этим спорили, но Мендосу неожиданно схватил за руку чемпион Англии в тяжелом весе Том Джонсон, тем самым навсегда уничтожив свою казавшуюся такой прочной репутацию честного судьи. Джонсон был секундантом Хамфриса. Он объявил, что раунд закончен, так как Хамфрис уже как бы не стоит, а почти совсем лежит. Так сказать, лежит стоя. Судьи тут же приняли решение в пользу Хамфриса. По сей день оно считается одним из самых позорных в ранней истории английского бокса, и никто не сомневается, что, поменяйся они ролями, никто не помешал бы Хамфрису забить Мендосу. Не берусь утверждать, потому что меня там по извинительной причине не было, но, видимо, это происшествие здорово выбило Мендосу из колеи, так как после этого он стал действовать несколько хуже. В качестве боксерского обозревателя мне такое доводилось видеть множество раз. Бойцы, особенно молодые, часто надламываются, когда видят, что их сливают. Но там была и еще один фактор, который работал против Мендосы. В классическом описании этого боя знаменитого журналиста Пирса Игана, которое, добавив массу критических замечаний (куда же без них), переписывают почти все, есть восхитительная фраза: «Земля была такой скользкой, что Хамфрис едва держался на ногах». По прочтении этого шедевра объективной мысли у меня создалось впечатление, что Мендоса, видимо, боксировал на каком-то другом ринге, где земля была сухой, твердой и абсолютно нескользкой. Ну, конечно, вечно так, с этими евреями: и солнце над ними светит ярче, и дождь на них не капает, и деньги к ним сами в руки текут. Дальше Иган ничтоже сумняшеся говорит, что Хамфрис сначала снял обувь, а потом надел носки из грубой, так называемой гребенной шерсти, которые скользили куда меньше и почувствовал себя, соответственно, куда увереннее. У Мендосы в углу ничего подобного не нашлось, так что в реальности, как видим, он-то как раз и пострадал от погоды больше всех. Кроме того, он в большей степени, чем Хамфрис, полагался на передвижения по рингу, и скользкая земля изначально работала против него больше, чем против его соперника. Тем не менее, Мендоса все-таки выигрывал, но, когда все уже казалось совсем печальным для Хамфриса, бой неожиданно выровнялся. Ко всеобщему удивлению, Мендоса на протяжении боя лучше выполнял броски, чем Хамфрис, но самый результативный бросок сделал все-таки последний. Мендоса после него очень неудачно упал лицом вперед, получив сильнейшее рассечение над правым глазом и, видимо сломав нос. Но это его, простите за тавтологию, не сломало. В следующем раунде он провел великолепный удар справа, однако Хамфрис уже поймал какой-то отчаянный кураж, он наносил много ударов, особенно по корпусу, к которым, как он хорошо знал, его соперник был особенно чувствителен. Всего этого было мало для победы, и несмотря ни на что дело шло своим чередом, но Мендосе тут еще раз не повезло. На этот раз фатально. Пирс Иган пишет, что Мендоса упал, пропустив три удара Хамфриса, два по корпусу и последний в шею. Другие историки бокса, Генри Даунз Майлз и Бохум Линч, утверждают, что Мендоса сам атаковал и нанес мощный удар, таким образом, Иган просто подтягивал реальность под результат. Так или иначе, но в очередной раз Мендоса поскользнулся на скользкой земле и упал, придавив собственную ногу. Дальше расхождения заканчиваются. Мендоса подвернул ногу и сильно растянул связки. О продолжении поединка не могло быть и речи. Очень скоро Мендоса от боли потерял сознание, и его унесли с ринга. Патрон Хамфриса, некто Брейдил, не мог самолично присутствовать на поединке, и победитель послал ему телеграмму. Сомневаюсь, что Хамфрис знал выражение Юлия Цезаря “Veni vidi vici” (пришел, увидел, победил). Сомневаюсь даже, что он знал, кто такой Юлий Цезарь, но, отправляя Брейдилу телеграмму, он постарался быть столь же лаконичным: «Сэр, я разделался с евреем и нахожусь в добром здравии». Хамфрис не знал тогда, что, по прихоти судьбы, находится на вершине горы, путь откуда лежит только вниз, а Мендоса – у подножия другой горы, вершина которой была куда выше вершины Хемфриса, и на эту гору Мендосе еще только предстояло подняться. (продолжение следует) Александр БЕЛЕНЬКИЙ