(продолжение) Начало - http://rusboxing.ru/news/federation-news/31949/ Едва победив Мендосу, Ричард Хамфрис стал чувствовать себя неуютно. Он не мог не понимать, что своей победой он был обязан не только себе, но и тому, что не имело никакого отношения к его личной доблести, а именно: остановившему бой, когда ему захотелось, Тому Джонсону, носкам из гребенной шерсти и особенно вовремя подвернутой ноге Мендосы. Хамфрис чувствовал, что, несмотря на результат, люди сомневаются и в его победе, и в нем самом. Не мог он не видеть и того, что, несмотря на то, что он потерпел поражение, репутация его противника только укрепилась. Победитель и побежденный до некоторой степени поменялись местами. Очень быстро это положение стало невыносимым для такого самолюбивого человека, как Хамфрис, и он принялся вызывать Мендосу на третий матч, чтобы выяснить все окончательно, раз и навсегда. Ситуация обстояла именно так: реванша требовал не побежденный, а победитель. Однако Мендоса не спешил. Травма ноги оказалась гораздо более тяжелой, чем думали вначале, и Мендоса вполне обоснованно сказал, что не выйдет на ринг, пока полностью не вылечится. Хамфрис в ответ тоже вполне предсказуемо обозвал его трусом. Мендоса только пожимал плечами: ну, трус – так трус… Дело было еще в том, что, в то время как все его хвалили, Мендоса был крайне недоволен собой, и он решил еще поработать над техникой. Вряд ли он мог попытаться стать еще быстрее или усилить удар. Здесь он уже достиг всего, чего мог. Значит, он, скорее всего, работал над уходами в сторону, которые, кстати, он впервые и стал применять на ринге. Он еще больше оттачивал свое умение парировать удары, а также уклоны и нырки. Короче говоря, работал над всеми теми  приемами защиты, в которых ему и так не было равных и о которых Артур Конан Дойль, создатель Шерлока Холмса, писал: «Он (Мендоса) прославился изяществом и ловкостью приемов, которые не превзойдены по сей день» (то есть, примерно через пятьдесят-шестьдесят лет). При этом Мендоса продолжал появляться на публике и оставался и на виду, и на слуху. Хамфрис тем временем доходил до точки кипения. Ситуация невыносимая, если вдуматься. Слава у Мендосы и Хамфриса к тому времени была, как у первых космонавтов в СССР, и желающих организовать им еще одну нежную и ласковую встречу было предостаточно. Все, в общем-то, упиралось в Мендосу, и вот он, наконец, решил, что готов к новому рандеву со своим старым другом-недругом. Оно состоялось 6 мая 1789 года в деревне Стилтон недалеко от Лондона. Боксерские поединки были в то время неким узаконенным, но все еще нелегальным развлечением, поэтому их приходилось проводить в несколько отдаленных местах, что никого не останавливало. Скорее, даже наоборот. Люди, у которых само название «Стилтон» до сих пор ассоциировалось только с известным стилтонским сыром, толпами отправились в эти края. И сыр был последним, ради чего они ехали. Ажиотаж был такой, что приняли решение соорудить нечто вроде временной арены для зрителей, что и было сделано, а уж не заставившие себя ждать болельщики заполнили это хлипкое сооружение до отказа. Обычно утверждают, что там собралось около трех тысяч человек, что для того времени было результатом феноменальным. Собравшиеся быстро поняли, что они не прогадали, приехав сюда. Уверенный в себе Хамфрис начал с того, что попытался нанести свой излюбленный удар справа и вложил в него всю свою ненависть, которая накопилась в нем за полтора года. Но Мендоса принял его на защиту, тут же ударил сам, Хамфрис рухнул, и ему пришлось поближе познакомиться с тем, как выглядит местная почва. Еще два раунда подряд закончились точно так же. Мендоса еще лучше освоил прием, которым он пользовался и раньше: он без большого вреда для себя принимал удары на набитые предплечья и контратаковал. Хамфрис оказался к этому не готов. Судя по всему, зрители слегка остаканились от такого начала. Во всяком случае, описания последующих восемнадцати раундов у многих биографов грешат, мягко говоря, фрагментарностью. За исключением тех, что появились много позже, и являются откровенной отсебятиной, все пишут более-менее одно и то же: Мендоса принимал удары на защиту, после чего либо бил сам, либо бросал Хамфриса на землю. У того тоже были свои моменты, но в целом он безоговорочно проигрывал бой. А самое главное – Хамфрис понятия не имел, как ему это положение исправить. Кризис наступил в 22 раунде. Хамфрис снова закончил раунд своим падением. Только проблема была в том, что большинство зрителей сочло, что упал он не от удара, а «по собственному желанию», а это каралось дисквалификацией. По тогдашним правилам, раунд мог закончиться только падением одного из соперников или их обоих, но только под воздействием ударов или бросков, после чего боксерам давалось 30 секунд на отдых. Иногда боксеры падали «просто так», чтобы отдохнуть. За этим внимательно следили назначенные судьи, всегда готовые дисквалифицировать нежелающего драться боксера. Скорее всего, предельно измотанный Хамфрис как раз решил передохнуть. Видимо, он рассчитывал, если он был еще в состоянии что бы то ни было рассчитывать, что это сойдет ему с рук. В углу у него был Том Джонсон, который выручил его в прошлый раз, а против него был еврей, которого очень многие не хотели видеть победителем. Не сознательно, так подсознательно он это знал. Но не тут-то было. Секунданты Мендосы тут же потребовали дисквалификации и объявления победы их бойца. Секунданты Хамфриса, из которых самый громкий голос подавал, разумеется, Том Джонсон, настаивали на том, что тот упал от удара. Судей для разрешения подобных вопросов было двое – от каждого из участников. Один из них, Сэр Томас Эприс, главный покровитель Мендосы, заявил, что правила были нарушены, и, следовательно, его подопечный выиграл. Конец истории. Мистер Комб, который представлял сторону Хамфриса, что характерно, предпочел промолчать. По правилам вроде бы надо было объявить победу Мендосы, но ситуация уже вышла из-под контроля. Все вокруг превратилось в нечто напоминающее массовый холивар между двумя враждующими сторонами в каком-нибудь современном интернет-форуме или на фейсбуке, только с той разницей, что все происходило в реальности, и джентльмены здесь собрались такие, которые не давали спуску никому, а меньше всех тому, с кем были не согласны. И делу вовсе не мешали напудренные парики джентльменов, которые (парики, не джентльмены) доживали свои последние годы. В какой-то момент казалось, что сейчас на ринге и вокруг него сто пятьдесят скандалов перерастет в сто пятьдесят боев местного значения и полетят клочки по закоулочкам, а парики упадут в грязь. И все это вместо того боя, ради которого все и собрались. Обстановка накалялась и грозила взрывом. Капитан Браун, один из секундантов Мендосы, а также его хоть и не главный, но покровитель, был в таком негодовании, что назвал Тома Джонсона лжецом и подлецом, а также, если верить Пирсу Игану, пообещал совершить некие действия над его задницей. Нет, не те, о которых вы подумали. Времена тогда по сравнению с нынешними были просто девственными, и все, что Браун пообещал, было только дать ему хорошего пинка. И все же это было смелое заявление, если учесть, что Том Джонсон на тот момент был чемпионом Англии в тяжелом весе. Услышав такое, он угрожающе направился к капитану. Думаю, Джонсон в тот момент молился о том, чтобы кто-нибудь, лучше семеро, в него вцепились и с воплями остановили. Избиение дворянина простолюдином тогда приветствовалось не больше, чем избиение олигарха дворником-гастарбайтером сейчас. Последствия могли быть для Джонсона самыми неприятными. Но выход искал не только Джонсон, но и сам капитан, который, видимо, сам офонарел от собственного героизма и, согласно Пирсу Игану, сказал подошедшему чемпиону, что готов провести с ним бой аж за тысячу гиней, но в более удобный момент. Они немного поговорили и разошлись. Надо ли говорить, что этот момент никогда не настал, и ни одна из сторон конфликта не стремилась к его продолжению? Ну а отдохнувший посреди всего этого бедлама Хамфрис с правдой во взоре стал требовать продолжения банкета. Мендоса был готов, но его секунданты и сторонники все еще не выпускали его из угла, считая, что бой уже и так выигран, и понимая, что поменяйся они местами, Хамфрис уже давно был бы объявлен победителем. Но, условно говоря, что позволено Смиту, не позволено Рабиновичу. Хамфрис все разорялся и, наконец, выбросил шляпу на ринг, что означало формальный вызов. Мендоса понял, что лучше будет выйти и убедил своих секундантов выпустить его на ринг, и бой продолжился. Однако, к огорчению Хамфриса, двадцать третий раунд закончился тем, что Мендоса снова отправил его на землю. И двадцать четвертый тоже. И все-таки очень многие верили, что у него остаются хорошие шансы на окончательную победу. Хамфрис в отличие от Мендосы обладал ломовым ударом справа, и знал, что его соперник чувствителен к ударам по корпусу. Туда он в основном и метил, но попадал крайне редко. Бой продолжался еще около получаса, и Мендоса все наращивал и наращивал преимущество. Раунды были в большинстве своем очень короткими. Гонг, участники вышли, сошлись, Мендоса наносит удар или проводит бросок и возвращается в свой угол, в то время как его соперника в его угол тащат секунданты. А на следующий раунд Хамфрис выходит тяжелее, чем на предыдущий. Так и продолжалось. Наконец, в шестьдесят пятом раунде Хамфрис снова упал без удара, и на этот раз безо всякого шума был дисквалифицирован, а Мендоса – объявлен победителем и чемпионом Англии в среднем весе. Однако придя в себя Хамфрис опять стал кричать, что ему помешали продолжить бой, а то бы он… Ему все еще казалось, что он не получил своего. Между прочим, я не сомневаюсь в искренности Хамфриса. Есть такие люди, которые верят в свои силы, когда могут хоть чуть-чуть приоткрыть один глаз. Ему легче было умереть, чем признать, что его кто-то победил. Тем более Мендоса. А Хамфрис все еще был жив. Во всяком случае, когда он пришел в себя, и ему сказали, что бой закончился его поражением. После боя на Мендосу обрушилась настоящая слава. Ему не то чтобы простили его происхождение, но позволили ему и себе о нем «как бы немножечко забыть». Мендоса стал настоящим кумиром своего времени и героем народного фольклора, все преувеличивающего и легко проходящего сквозь века, которые сами по себе склонны к преувеличениям и украшениям. По просторам биографий Мендосы ходят две легенды, которые, скорее всего, соответствуют действительности, но требуют некоторого уточнения. Во-первых, утверждают, что взятие Бастилии, ознаменовавшее начало Французской революции шло второй новостью в той газете, где первой был очередной поединок Мендосы. Что-то здесь не клеится. Бастилию взяли 14 июля 1789 года, а Мендоса дрался с Хамфрисом 6 мая. Следующий официальный поединок он провел против того же Хамфриса только через год с лишним. Конечно, Мендоса мог провести какой-нибудь спарринг то ли с коллегой, то ли с каким-нибудь сэром, пэром или мэром, что он периодически делал, но если это перевешивало, по мнению главного редактора неспортивной (а спортивных тогда не было) газеты значение взятия Бастилии, то я бы этого главного редактора уволил без права работы в СМИ. Пожизненно. Потому что, если такое и было, то это больше говорит о его некомпетентности, чем о величии Мендосы. Вторая легенда заключается в том, что Мендоса стал первым евреем в Англии, которому довелось говорить с королем Англии, которым тогда был периодически впадавший в безумие Георг III. Судя по осторожным формулировкам биографов, речь идет все-таки не об официальном приеме. Вряд ли боксер даже самого что ни на есть английского происхождения мог рассчитывать в то время на аудиенцию у короля. Скорее, имела место какая-то встреча, при случае устроенная для любопытного в просветленном состоянии Георга III, которому стало интересно, что это за еврей такой драчливый нашелся. Однако, строго говоря, Мендоса не был первым евреем, общавшимся с британским монархом. Но он стал первым, для кого это прошло безнаказанно и даже с пользой для дела. А история первого – это были дела давно минувших дней и преданье старины глубокой уже во времена Мендосы. За два века до этого, в 1586 году, бежавший из Португалии крещеный еврей Родриго Лопес добился поста придворного врача королевы Елизаветы, что стало венцом его и без того успешной карьеры на новой родине. Однако в 1593 году герцог Эссекс, фаворит королевы, обвинил Лопеса в том, что тот находится на службе у злейших врагов Великобритании – испанцев и получил задание злодейски отравить королеву. Скорее всего, глуповатый Эссекс всего лишь имитировал бурную деятельность и демонстрировал свою нужность этой самой королеве. Ничто не ново под луной. Те, кто в 1953 году состряпал «дело врачей», преимущественно евреев, которым якобы дали задание еще более злодейски отравить товарища Сталина, вряд ли знали, что почти за пять веков до этого в совсем другой стране подобное «дело врачей», точнее, в данном случае «дело врача», уже было сфабриковано. Ни Эссекс, ни другие обвинители даже не подумали задаться вопросом, почему Лопес не отравил стареющую великую королеву за те долгие семь лет, что имел прекрасную возможность это сделать. Уж что-что, а постепенно вводить яд тогдашние врачи умели. Даже те из них, кто не умел ничего другого. В июне 1594 года несчастный врач был казнен. Королева долго отказывалась верить в его виновность и тянула со своим решением, но времена тогда были жестокие, и казнили часто даже заведомо невиновных, просто чтобы не потерять лицо и не признавать ошибок. На эшафоте Лопес, оказавшийся твердым человеком, еще раз заявил, что всегда был верен королеве, что вызвало хохот и злобные насмешки толпы. Через несколько минут он сложил голову на эшафоте. Однако королева, похоже, ему все-таки поверила, так как сохранила серьезные финансовые привилегии за его вдовой. Довольна странная милость по отношению к ЧСИР (члену семьи изменника родины) что для XVI века, что для двадцатого, что для двадцать первого. Что касается герцога Эссекса, то он в 1601 году был казнен за куда более реальную измену. Впрочем, скорее, просто за глупость и за то, что он совершенно не понимал человеческий и государственный масштаб королевы Елизаветы, в которой, несмотря ни на что, видел только «бабу», которую он всегда обведет вокруг пальца. И эта история тоже никогда не была новой и никогда не станет старой. Григорий Орлов, фаворит Екатерины II, во взглядах на возвысившую его царицу повторял Эссекса, но времена стали погуманнее. Наказанием Орлову стала не казнь, а всего лишь опала. Что же касается Мендосы, то он, по мнению абсолютно всех знакомых с ним людей, дураком никак не был, но сыграл заметную роль в истории своей страны и особенно своего народа не столько благодаря своей неглупости, сколько благодаря тому, что просто оказался нужным человеком в нужном месте и в нужный момент. Начиная с 1753 года, когда был издан Акт о натурализации евреев, Великобритания окончательно встала на путь религиозной и просто человеческой терпимости. Прошло это почти незамеченным, но это был колоссальный шаг вперед. Однако для того, чтобы такой взгляд не только на евреев, но вообще на инородцев «пошел в народ», нужен был инородец, который бы заставил себя если не любить, то хотя бы очень уважать. Таковым и стал Дэниел Мендоса. И очень скоро он доказал, что достоин не только уважения, но и любви. (продолжение следует) Александр БЕЛЕНЬКИЙ